Владимир Пастухов: Феномен Навального
«Черный лебедь» прилетел на «Победе»
После первого раунда в боях без правил между Кремлем и Навальным зафиксирована ничья – обе стороны допустили фатальный просчет в оценке ситуации. Кремль переоценил угрозу революции, а Навальный – ее перспективы. В итоге Навальный не в Кремле, а в тюрьме, зато Кремль – в осаде. Или в засаде, кому как больше нравится.
Сначала Кремль под впечатлением от событий в Белоруссии завысил дестабилизирующую роль Навального, что вылилось в неудавшееся покушение на жизнь последнего (предположение о прямой связи между волнениями в Белоруссии и отравлением Навального выглядит сейчас наиболее вероятным). Это покушение стало триггером всей последующей цепочки событий. Не было бы покушения — не было бы возвращения, не было бы возвращения — не было бы посадки, не было бы посадки — не было бы новой волны протестов. Об этом не надо забывать. По ходу дела замечу, что впервые за многие годы удача отвернулась от Кремля, потому что, если бы Навального все-таки убили в августе, то эффект был бы не таким мощным, какой вызвало неудавшееся покушение. На этот раз русский Бог отвернулся от Путина.
Потом Навальный — не исключено, что под впечатлением тех же белорусских событий — переоценил готовность общества к революционному восстанию и совершил классическую ошибку начинающего революционера: решил подтолкнуть (создать) революционную ситуацию. Его триумфальное возвращение было актом величайшего личного мужества, но ожидаемого эффекта не возымело, восстание было подавлено, а сам Навальный, возможно — надолго, превратился в заложника Путина. Тем не менее, в данном случае Бог своего последнего слова еще не сказал.
Ситуацию после вынесения решения суда по Навальному (фактически бессрочного приговора, так как Кремль будет моделировать срок его изоляции, ориентируясь не на закон, а на политическую целесообразность) легче всего описать в медицинских терминах. Навальный оказался для Кремля опасным вирусным заболеванием. Иммунная система режима с огромным напряжением сил отбила эту атаку, но в итоге у «кремлевского пациента» развился тяжелый астенический поствирусный синдром. Он еще поживет какое-то время, страдая хронической усталостью, пока не скончается от тяжелых сопутствующих заболеваний. За что Кремль боролся, на то и напоролся. Он в свое время сам «феномен Навального» породил, сам же потом, следуя классическим рецептам, попытался его убить, и, в конечном счете, сам же от него и погибнет.
«Феномен Навального» есть нечто большее, чем сам реальный Навальный. Навальный сам по себе — это яркий, самобытный, талантливый и отважный революционный вождь, который сделал смелую попытку захватить власть в России чуть раньше, чем она успела сама упасть (обычно в России это делают уже после того, как власть упала). «Феномен Навального» — это политический эффект, возникший как интегрированный результат целенаправленных действий самого Навального и ответного хаотичного противодействия им со стороны Кремля, который около десяти лет развивал свой собственный «проект», думая, что всех перехитрит.
Навальный стал первым крупным представителем поколения Y («поколения миллениалов») в России, обозначившим свои политические амбиции в отношении власти. Его звезда стала всходить после 2010 года, когда деятели предыдущего поколения X («поколения перестройки») переживали глубокий внутренний экзистенциальный кризис. Это во многом предопределило его политическую судьбу. Он возник на горизонте тогда, когда с этого горизонта только что были убраны Ходорковский и Магнитский. Опыт управления кризисной ситуацией, созданной находившимся с 2003 года в заключении Ходорковским, не был позитивным. Ситуация с погибшим в тюрьме в 2009 году Магнитским выглядела еще менее привлекательной. У Кремля развилась острая аллергическая реакция на серийное производство символов для оппозиции. И тут появляется Навальный. В тот момент власть была сильно мотивирована поискать в отношении него какие-то альтернативные решения.
В результате на Навальном была опробована технология «управляемого кризиса», когда оппонента не душат, а только «придушивают». На Навального навешивали одно уголовное дело за другим, но не сажали. На него ставили капканы, но всегда в последний момент вытаскивали из ямы и продолжали «оперативную игру». То есть делали все, чтобы только не сделать из него второго Ходорковского или Магнитского. Итогом этой игры Кремля как раз и стало рождение «феномена Навального». Кремль не прислушался к Черчиллю, который писал, что для политика любое упоминание в прессе, кроме некролога, является полезным. В результате Навальный переиграл Кремль. Противодействие Навальному со стороны Кремля имело своим итогом лишь укрепление репутации последнего как главного лидера оппозиции. В конечном счете, они все-таки решили написать для него некролог, но было уже слишком поздно.
Изоляция Навального является для Кремля вынужденным решением, которое на деле мало что решает. Это вынужденная аварийная посадка. Можно сказать, Навальный вынудил их все-таки себя посадить, причем при самых неблагоприятных для них обстоятельствах. То, что ни сегодня, ни в ближайшие дни никакого восстания не произойдет, не сильно облегчает жизнь режиму. Навальный своим возвращением сломал режиму хребет. Буквально в течение пары недель произошла десакрализация режима. Прошлый год начался с обнуления конституции, этот год начался с обнуления политического капитала Путина. Двадцать лет коту под хвост.
Теперь режим — это смертельно раненый зверь. Он еще силен и опасен в своей ярости. Он не успел понять, как глубоки его раны, и поэтому рвет и мечет. Он еще потопчет много судеб и наворотит много страшных дел. Но он обречен. Протесты будут накатывать волнами, ударяя, отступая и возвращаясь, но уже не затихнут, пока этот Карфаген не падет. Второго Навального режиму не пережить. Начиная с 2014 года российский образованный класс жил ожиданием «черного лебедя» — непредсказуемого и случайного события, которое запустит механизм самоликвидации режима. Откуда его только не ждали. А он взял и прилетел из Берлина в Шереметьево рейсом «Победы». Просто его не сразу опознали.
