Константин Добрынин: Процесс
Ефремов сыграл хорошо. Увидев последний кадр и реплику, мы с режиссером Кальварским переглянулись и улыбнулись — цель была достигнута, и все болячки нашего правосудия, кристаллизованные в сценарии Валерия Печейкина, были умело перенесены на экран. Грустный адвокат-клоун в исполнении Михаила Ефремова яростно жестикулировал и восклицал на маленьком экране: «Весь этот ваш суд — это фук! Это фарс! Вы думали, я не смогу включить микрофон? Ха и ха! Вы думали, мы все будем терпеть эти издевательства и беззаконие дальше? Я и мой подзащитный?»
Затем был финал, где выяснялось, что герой Ефремова — вовсе не адвокат, а всего лишь безработный актёр, муж судьи, которого супруга попросила посидеть и помолчать в процессе, изображая соблюдение права на защиту. Но смолчать он не мог.
После были титры.
Премьера была намечена на 12 июня, и мы даже не предполагали тогда, насколько жестоко и насмешливо в нашей антрепризе сыграет судьба. Актеру досталось пророческая роль — фактически он изобразил своего будущего защитника, хоть и немного отличающегося от реального. И, пожалуй, в лучшую сторону.
Короткометражку под названием «Процесс» мы задумали ещё год назад, когда закончили фильм «Картина», снятый по мотивам борьбы депутата Поклонской с фильмом «Матильда» Алексея Учителя. Тогда у нас получилась история о цензуре в искусстве по прекрасному сценарию Ольги Бешлей, понятная не только нашему, но и зарубежному кинозрителю, подтверждением чему стали восемь призов на кинофестивалях по всему свету.
Мы понимали, что теперь пора поговорить художественными средствами о правосудии и суде и думали, как это сделать, чтобы было кратко, точно и не банально. Решение пришло с началом пандемии, потому что именно эти окаянные дни показали, насколько виртуален наш мир, и привнесли в жизнь такое явление, как суд в режиме Zoom. А именно Zoom нагляднее всего показывает то безумие, с которым все мы зачастую сталкиваемся в российских судебных процессах. В общем, как нам казалось, мы придумали классный художественный приём и хотели всех порадовать премьерой в День России.
Однако порадовать тогда не удалось. После произошедшей 8 июня аварии, гибели в ней Сергея Захарова и вскоре начавшегося — уже настоящего — судебного процесса, в этот раз над самим артистом Ефремовым, премьера была невозможна. Нам казалось, что фильм может повредить и Михаилу, и его защите. А основное правило адвоката или защитника гласит: «Не навреди!».
В этом правиле вообще суть адвокатского ремесла, и в этом мы схожи с врачами. Мы обязаны спасать, но не должны вредить. И спасать мы должны любого.
Все мы, адвокаты — существенная и значимая часть системы правосудия. Так было всегда и будет всегда, независимо от того, что высшие власти воспринимают нас как неизбежное зло, а реформируя Конституцию, в очередной раз вычеркнули адвокатуру оттуда, не забыв бережно сохранить прокуратуру и ещё более «стабилизировать» судебную власть.
И это — логичное отражение всей бетонной горы проблем современной системы нашего правосудия.
За последние тридцать лет, с момента окончания Перестройки суд стал главной жертвой крушения права. Был, правда, короткий период «просветленья» в начале девяностых, когда появилась и начала было реализовываться Концепция судебной реформы, вернулся суд присяжных, там и тут стали появляться правосудные приговоры, в том числе и оправдательные. Но длился этот период совсем недолго, и теперь про ту Концепцию никто, кроме её авторов и тогдашних адептов, уже и не помнит. Особенно же усугубилось всё при построении «вертикали власти» в тандеме с «диктатурой закона». Потом промелькнул яркой кометой Высший арбитражный суд, как надежда на чудо, и сгинул в сумраке безвременья. Из независимой власти, вершащей независимый же арбитраж между обществом и государством, суд преобразовался в некую контору с реквизитами — мантия, молоточек и «Ваша честь» — занимающуюся оформлением обвинительной воли в акты как бы правосудия. Судейский корпус окончательно окуклился, превратившись в закрытую касту-секту, пополняемую преимущественно методом служебного «инцеста», когда судьями становятся в первую очередь судебные секретари и помощники, с младых ногтей впитавшие в себя вот это всё и искренне считающие, что таков и есть настоящий суд.
Сами судьи ловко подвешены на двойной крюк высокого пожизненного содержания и неусыпного надзора и контроля со стороны реальной власти за их «правильным поведением» в важных для этой власти вопросах и делах. Как следствие — профессиональная деградация, выгорание и… какое уж тут правосудие. Ушедший в отставку судья полностью выкидывается из профессии: если он вдруг захочет стать адвокатом, то автоматически теряет статус, а вместе с ним и завидную пенсию. Единственное, что ему остаётся, это писать, в лучшем случае — преподавать, но не практиковать и тем более — не защищать. Поэтому юридического сообщества фактически нет — оно расколото. Адвокаты воспринимаются многими судьями как оппоненты и даже враги (ну хорошо – неприятели), с которыми надо пожёстче, иногда в прямом смысле — физически. Картинки с вышвыриванием, как процессуальным, так и физическим, защитников из процесса уже никого не удивляют – ими полон YouTube.
Адвокатура же, по своему прямому предназначению важная и обязательная составляющая правосудия, в такой системе координат, разумеется, не востребована и служит лишь раздражителем и помехой, которую надо устранить или нейтрализовать. Зато в такой системе координат больше востребованы «решалы» с адвокатским статусом или «верблюды», как мы называем тех как бы коллег, основное предназначение которых что-то незаконно протащить в СИЗО или в карман следователя.
Да, мы регулярно от них избавляемся и по статистике в иной год статуса адвокатов лишаются до сотни опорочивших себя защитников, что немало, а за первые десять лет существования адвокатуры после принятия нового закона около пяти тысяч защитников потеряли свой статус, но всё это не спасает ситуацию.
И вот почему.
Обычно принято говорить, что адвокатура тоже имеет право на своих мерзавцев. Но точнее было бы сказать, что она на них сегодня обречена, ибо никакого реального фильтра нет: любой, кто соответствует формальным требованиям и сдал экзамен, станет адвокатом, даже если он откровенный мерзавец, к тому же плохо знающий русский язык — отказать на этом основании нельзя. Изгнание из профессии, даже за самые тяжкие нарушения, длится от года до пяти, часто сопровождается диким воем изгнанного, вошедшего в образ «жертвы адвокатских чиновников». Но потом срок изгнания заканчивается, жизнь налаживается и можно заходить на новый круг. Отказать в этом тоже нельзя — таков закон. Хлынувший в адвокатуру поток бывших следователей, прокуроров и даже сотрудников ФСИН и ФССП огромен. Безусловно, в нем есть значительная часть коллег, желающих и умеющих работать, людей этичных и профессиональных, готовых и способных стать и быть адвокатами, а не только именоваться ими. Некоторые из них действительно украшают профессию. Но, к сожалению, много и других — не отмеченных зачастую печатью порядочности и этики, а также профессионализма и просто интеллекта, но зато внезапно обнаруживших в себе непреодолимую тягу к защите людей и притаскивающих вместе с собой привычки, не характерные для адвокатуры и даже чуждые ей. Эти так называемые коллеги воспринимают адвокатское служение просто как форму или новую «красную ксиву» — так они говорят. И некоторые из этих некоторых обнаглели настолько, что пытаются навязать адвокатуре свой полицейский взгляд на общество и свои привычки общения с обществом.
Безденежье простых людей уничтожает платёжеспособный спрос на адвокатскую помощь, что ставит адвокатов перед выбором: либо уходить из профессии, либо «молотить на потоке». И тогда не до интеллекта и качества — успеть бы добежать от одного суда/следователя до другого. Кто-то идёт в «решалы», а кто-то решает быть ещё и клоуном.
Последних много. Иногда они становятся заметными.
Эльман Пашаев и Александр Добровинский очень напоминают таких.
И если последний из этого дуэта более опытен, изощрён и умеет вовремя нажать на тормоза, оглянувшись на значок защитника на лацкане бабочки, то первый вообще случайно оказался в нашей профессии, несмотря на то, что с завидным упорством в неё возвращается после каждого изгнания.
То, что пока всё ещё адвокат Пашаев устроил в уголовном процессе Михаила Ефремова, видели все. И всем было стыдно, адвокатам — в особенности.
Сотворив из уголовного процесса и человеческой трагедии гнусное зрелище, этот адвокат не продемонстрировал ничего, кроме собственных хамства, необразованности и дурновкусия, навязав этот стиль и своему доверителю. Нарушив при этом фундаментальные нормы адвокатской этики и общечеловеческой морали. Позабыв, а скорее попросту не ведая о нравственной сути профессии, которая заключается в благородстве и достоинстве. Не только профессиональном, но и даже прежде всего человеческом. Ну и в совести, конечно.
Замечательная фраза Плевако: «За прокурором стоит закон, а за адвокатом – человек со своей судьбой, со своими чаяниями, и этот человек взбирается на адвоката, ищет у него защиты, и очень страшно поскользнуться с такой ношей», является каноном для всех адвокатов по духу, а не по «ксиве».
Но подобным пашаевым не только поскользнуться не страшно, они сначала гонорар возьмут, а потом специально подножку поставят, и ещё на потеху публике будут подпрыгивать и потешно приплясывать, чтобы сбросить взобравшегося. Норовят ещё ненароком пнуть упавшего или плюнуть в него. И всячески стараются, чтобы ни одна их выходка не осталась незамеченной в публичном пространстве. В ход идёт всё: самокаты, майбахи и ролс-ройсы, и даже брань, крики и хрюканье.
В деле Михаила Ефремова вместо скрупулёзной и тяжелой профессиональной адвокатской работы мы увидели подрыв доверия к профессии, а он несовместим с принадлежностью к адвокатуре — ст. 5 Кодекса профессиональной этики адвоката. Ещё мы увидели агрессию, нетерпимость, рознь. Неуважение к коллегам, оппонентам и Суду – всё это противоречит ст.ст. 8, 15 того же Кодекса. Увидели признаки разглашения адвокатской тайны. Увидели нарушение принципа «защищая, не обвиняй», для которого есть только одно исключение — если иначе никак нельзя защищать. Было нарушение запрета обещаний результата. А ещё — публичное враньё и лицемерие, вроде заявления о «незаконном» запрошенном прокурором сроке, или вот этого: «если нам докажут — признаем вину».
В общем, мы увидели много того, чего видеть были не должны. Потому что этого не должно было происходить. Не говоря уже о том, что закон и нравственность в профессии адвоката выше воли доверителя, никакие желания доверителя, противоречащие этому, не могли быть исполнены адвокатом.
И мы не увидели главного, для чего обращаются к адвокату — профессиональной защиты того, кто в ней точно нуждался. Не увидели этики и чести. А речь Пашаева в прениях была прямым нарушением права на за защиту.
Чтобы исключить всё это безобразие из нашей жизни, нам нужна новая прежняя адвокатура — современная, но в её лучших консервативных традициях. Профессия должна вновь стать элитной, вход в неё не должен быть распахнут настежь, а потеря статуса адвоката должна быть огромным ударом для его обладателя, прежде всего моральным, и реальным отлучением лишенца от юридической профессии. Адвокатура должна перестать быть прибежищем негодяев и «решал», в том числе изгнанных из правоохранителей или присланных оттуда, которые хлынули к нам мутным потоком. Она должна быть способна исторгать из себя больную кровь регулярно и самостоятельно. Даже если это болезненно и неприятно.
Только тогда мы перестанем видеть в прайм-тайм и на первых полосах газет пашаевых, позорящих профессию.
P.S.Кстати, судья, пожалуй, единственная из профессиональных участников в этом процессе, к кому нет претензий этического характера — свою работу она выполняла сухо и безэмоционально. Насколько она обеспечила равноправие и состязательность сторон и насколько сами стороны к этому реально стремились — тема отдельная.
