Олимпийское
Все в восторге от шоу Бойла. Юмор, блеск, дешевизна, прыть. Сам я видел. А шо? Убойно. Как бы Сочи теперь открыть? Постановщикам все тяжелее выбрать тему, как говорят. Из каких таких достижений будет наш состоять парад? У Британии — Гарри Поттер, королева и мистер Бин: что мы сможем выставить против, так сказать, из родных глубин? Надо выступить стильно, жестко, в полный рост, чтобы враг не лез, — не пускать же ансамбль «Березка» с калашами наперевес! Не гонять же медведей стадо пред испуганным взором МОК? Как-то сдержанней, тоньше надо. Если вдуматься, я бы мог. Если б как-нибудь попросили, если б кто-нибудь заплатил — я бы образ новой России недвусмысленно воплотил. Нет, прислуживаться мне тошно-с, отвергаю низкую лесть — мне нужны полнота и точность, чтоб Россия была как есть. Не хочу, чтоб шагали строем Грозный, Первый, Невский, Донской, — пусть покажет свое лицо им современный российский строй; чтоб не ряженый шел боярин, не герой дворянских кровей, и не Жуков, и не Гагарин, и не Ленин, живых живей, — на мистерию «Время оно» я не стал бы тратить лавэ. Пусть живая пройдет колонна и реальный вождь во главе. Пусть за ним выступают стойко федеральных министров ряд, федеральных каналов тройка, источающих сладкий яд, и Онищенко раздраженный, и Шувалов сверхделовой, и Рогозин, вооруженный многотонною булавой, и Бастрыкин с видом от чехов (одобряю его вполне — он бы, может, совсем уехав, больше пользы принес стране!). Гордо скалясь, как житель нильский, умилившийся крокодил, — там бы Рюрюкивич тагильский пред трибунами проходил, — и, затмив любых балагуров и певцов во главе со мной, на воздушном бы шаре Чуров как медведь летел надувной! Монолитно, едино, вместе — надуватель, чекист, сексот, — их бы, может, шагало двести, а быть может, и все пятьсот, и охранников тьма кромешна, и собаки, навострены…
Это образ страны, конечно, но, по счастью, не всей страны.
А навстречу б шагали тридцать или максимум пятьдесят несогласных, как говорится, — тех, что громче всех голосят. Всех бы шире шагал Навальный, возглавляя убогий строй, — он тащил бы станок е…альный, то есть верный компьютер свой. Шел бы Яшин с видом усердным, шел бы Кашин — пробитый лоб, и Собчак со взломанным сейфом, и Божена (но в шубе чтоб!), и Лимонов с разгромной речью, и под знаменем Удальцов… Две России бы шли навстречу, чтоб столкнуться в конце концов, пожирая врага глазами, дружно гаркая, как один… Стадион бы в испуге замер, Рогге пил бы валокордин: аппарат — на героев улиц, против офиса — олигарх…
Нет, они бы не разминулись, а застыли бы в двух шагах, эти тридцать и эти двести, каждый грозен и ядовит, и шагали бы так на месте. Это наш олимпийский вид. Те кричали бы нам «Растяпы! Гниль! Наймиты! Стадо коров!». Мы кричали бы им: «Сатрапы! Шайка жуликов и воров!». Громче прочих Володин выл бы, я бы вторил, свободный скальд… Ах, они из последних сил бы закатали бы нас в асфальт, чтоб рассеялся даже запах, — вырвать шубу, отнять айпод… Как бы славно! Но смотрит Запад, списки пишутся, Рогге пьет! Так что все — мужики и бабы, символ Родины с двух сторон, — так и топали бы, пока бы не обрушился стадион.
А народ бы смотрел покорно на крикливую кутерьму и ходил закупать попкорна. Что и надо еще ему?
